Переселенцы. Какую цену придется заплатить за возвращение в освобожденный Донецк?
На пике конфликта эти люди покидали Донбасс под «Градами» и минами, будучи вынужденными лишиться своей прежней социальной жизни, начав ее заново уже в Киеве, Львове, Одессе и других городах.
Война на Донбассе, как и любой военный конфликт, сформировала в украинском обществе целую социальную ветвь людей, которые были вынуждены покинуть свои дома из-за угрозы собственной жизни и жизням своих родных или близких. Точное число таких людей, бежавших от войны как на территорию России, так на подконтрольную Украине территорию довольно сложно назвать, но, в любом случае, счет идет на сотни тысяч, с большой вероятностью переходя рубеж миллиона. На пике конфликта эти люди покидали Донбасс под «Градами» и минами, будучи вынужденными лишиться своей прежней социальной жизни, начав ее заново уже в Киеве, Львове, Одессе и других городах.
Но спустя полтора года после начала боевых действий на Донбассе впервые наблюдается серьезное затишье: боевые столкновения либо не фиксируются вовсе, либо носят локальный характер и слышны лишь на самой передовой. При этом совершенно не наблюдается притока людей в Донецк, Макеевку, Харцызск и другие города, из которых был основной отток беженцев в летнее время прошлого года. Более того, в частных беседах с такими людьми, на сегодняшний день уже более года проживающих вне ДНР, можно услышать примерно одну и ту же мысль в различных вариациях, – в зависимости от города, ставшего им домом: «Я уже не переселенец, я – киевлянин».
Действительно, за период военных действий люди, бежавшие от войны, уже обустроили свой быт в других городах, найдя там работу, новых друзей, а зачастую даже имея определенную карьерную лестницу и другие социальные блага. И в этом свете встает крайне важный вопрос, влекущий за собой целую цепь острых проблем: готовы ли беженцы и переселенцы вернуться обратно домой?
Еще не имея полноценного ответа, этот вопрос уже поднимает целый ряд других проблемных тем, вроде работы на оккупированной территории и отчислений в «республиканский» бюджет. Совершенно очевидно, что установившийся зыбкий мир никак не повлияет на местоположение людей, работавших до войны на Донбассе журналистами, госчиновниками, преподавателями ВУЗов... Эти люди, представляя интеллектуальный срез донбасского общества, лучше других понимают общую картину действительности, даже с установившейся тишиной, не ведущей к украинскому флагу на здании донецкой ОГА. Отчего и составляют наибольший процент смирившихся с тем, что в ближайшие годы вернуться назад не удастся. Можно ли считать этих людей переселенцами по своей сути, – либо же, вернее, смотреть на них как на тех, кто окончательно ассимилировался в чужих городах, и не собирается их покидать даже при самых благоприятных условиях в будущем?
Однако отсутствие проукраинского элемента на оккупированной территории имеет не только и столько юридический аспект пребывания этих людей на данной земле, – сколько моральный, постоянно вкладывающий в руки Захарченко и других первых «республиканских» лиц аргумент вроде «украинцев здесь уже не осталось – подавляющее большинство поддерживает ДНР». Это же зеркально отражается и на мнении людей, которые еще раздумывают о возвращении в Донецк и другие оккупированные города. Проблема с трудоустройством и «республиканскими» ценами отступает перед мыслью «а с кем я там буду жить? – С этими «орками»?», заставляя и дальше крепнуть «русскомирную» идеологию «ДНР» в школах, ВУЗах, общественном транспорте, не имея возможности разбавить ее иной точкой зрения с местной пропиской.
В чем-то напоминая современную Сирию, Ирак, Пакистан, в некоторых случаях ситуация с переселенцами из Донбасса повторяет и исключительно прагматичные цели, когда внешние обстоятельства отступают на второй план перед возможностью начать новую жизнь в более благополучных регионах, даже имея все еще тлеющие социальные связи здесь, в ДНР. Процент таких людей существенно ниже тех, кто покинул Донбасс, исключительно опасаясь лишиться собственной жизни. Однако не стоит забывать, что и эти люди, продавая свое имущество и квартиры в Донецке и Макеевке, уже не составят прежнего населения этих городов, а значит – и прочной опоры подлинно национальных украинских интересов в случае, когда на оккупированную территорию вернется украинская власть. Являясь переселенцами формально, они, вместе с тем, составляют уже совершенно иной класс украинского общества, выбравший «большую землю» в качестве отправной точки для своей будущей жизни.
Собственно, сам территориальный вопрос – вопрос интеграции донбасских земель в Украину – стоит далеко на втором месте после проблемы социальной и идеологической адаптации региона к условиям украинской среды. Как и в любом гибридном конфликте, победа в этой войне достигается вовсе не въездом украинского танка на центральную площадь Донецка, как эту наивную картинку представляют сегодня себе многие на «большой земле». Крайне важно наличие тех, кто видит Донбасс в сине-желтых цветах не из Киева или Житомира, а именно из Донецка с Луганском, способных составить прочный социальный костяк в будущей реинтеграции этих земель.
В этом смысле вспоминается старое христианское предание о бежавшем из Рима во время гонений на христиан апостоле Петре. Тайно покинув Рим, за городом Петр встречает Христа и задает тому один единственный вопрос: «Камо грядеше, Господи?» или «Куда идешь, Господь?», на что тут же получает ответ: «Раз ты оставляешь народ мой, я иду в Рим на новое распятие». После чего апостол возвращается в Рим и принимает мученическую смерть. Кто знает, не придется ли заплатить украинскому обществу за победу в этой войне не только списком погибших бойцов, – но и необходимостью остаться в украинском «Риме» тем, кто бежал отсюда под прессом репрессий и падавших мин…
